«Склонны ли вы драматизировать события в своей жизни?»
Ну, каждый склонен. Понимаете, каждого это волнует. И я вам даже больше скажу, mostro, дорогой друг: если вы утрачиваете вдруг способность драматизировать свою жизнь, если перестаёте к ней относиться всерьёз, вы, наверное, выигрываете в самоиронии, в уме, но вы проигрываете в эмоциях, проигрываете в чём-то очень важном. Я за то, чтобы драматизировать, понимаете, за то, чтобы «каждый камень в своём ботинке считать ужаснее, чем все фантазии Гёте». В этом смысле я с Маяковским солидарен.
Понимаете, вот какая ещё штука? Вот я Окуджаву как-то спросил, говорю: «Вы всё время гордитесь своей самоиронией. Но ведь, когда вы пишете, самоирония разъедает дар. Вы не можете относиться к себе снисходительно, когда вы сочиняете». Он говорит: «Да, пока я пишу, я чувствую себя гением, я с засученными рукавами творю мир. И я отношусь к себе с чрезвычайно высоким самомнением. Задача заключается в том, чтобы переключиться, когда вещь закончена». Вот это действительно так. Когда ты пишешь, ты — полубог. Когда ты дописал, надо опять осознать себя, как говорит Ольга Окуджава, «скромным лысеющим господином». Ну, у Окуджавы об этом же были замечательные стихи: «Пока холопской пятернёю к руке [щеке] своей не прикоснусь», — или к чему-то там. Надо чувствовать, что холопская пятерня, рабская природа; чувствовать себя полубогом, пока пишешь или пока работаешь, и обывателем, когда гуляешь собакой. Вот в этом заключается талант.
Ну, каждый склонен. Понимаете, каждого это волнует. И я вам даже больше скажу, mostro, дорогой друг: если вы утрачиваете вдруг способность драматизировать свою жизнь, если перестаёте к ней относиться всерьёз, вы, наверное, выигрываете в самоиронии, в уме, но вы проигрываете в эмоциях, проигрываете в чём-то очень важном. Я за то, чтобы драматизировать, понимаете, за то, чтобы «каждый камень в своём ботинке считать ужаснее, чем все фантазии Гёте». В этом смысле я с Маяковским солидарен.
Понимаете, вот какая ещё штука? Вот я Окуджаву как-то спросил, говорю: «Вы всё время гордитесь своей самоиронией. Но ведь, когда вы пишете, самоирония разъедает дар. Вы не можете относиться к себе снисходительно, когда вы сочиняете». Он говорит: «Да, пока я пишу, я чувствую себя гением, я с засученными рукавами творю мир. И я отношусь к себе с чрезвычайно высоким самомнением. Задача заключается в том, чтобы переключиться, когда вещь закончена». Вот это действительно так. Когда ты пишешь, ты — полубог. Когда ты дописал, надо опять осознать себя, как говорит Ольга Окуджава, «скромным лысеющим господином». Ну, у Окуджавы об этом же были замечательные стихи: «Пока холопской пятернёю к руке [щеке] своей не прикоснусь», — или к чему-то там. Надо чувствовать, что холопская пятерня, рабская природа; чувствовать себя полубогом, пока пишешь или пока работаешь, и обывателем, когда гуляешь собакой. Вот в этом заключается талант.
