Ноги не хотели слушаться бывшего районного депутата, ныне – обычного пенсионера, месяц за месяцем пропивающего до копейки всю свою пенсию, Марата Салихова. Каждый новый шаг давался ему стократ труднее и мучительнее предыдущего но, несмотря на неуверенную походку, народный избранник четко осознавал, куда он направляется и с какой целью. Уже больше месяца не было никаких слухов о его старом друге, самом близком собутыльнике и близком родственнике жены - Вите. Витя, который до этого непременно наведывался к старине Марату в гости не реже двух раз в неделю, в последнее время совсем пропал из виду, чем вызвал беспокойство у всей округи, вовлеченной в совместное распитие алкоголя. Голова не проходила второй день, суставы изнывали от боли, а прохудившийся ботинок с наступлением хмурого октября всё чаще напоминал о себе. «Спрошу у жены его»… С этой тягостной мыслью он заставил подняться себя на третий этаж без лифта. Воспользоваться им ему мешала простая статистика: в восьми случаях из десяти бывший депутат попадал не на тот этаж, который бы ему хотелось. Путешествие по вертикали могли занимать до пятнадцати минут. Нередко Марат сдавался под напором обстоятельств и засыпал прямо в лифте. Выяснить в чем причина этих злополучных несовпадений не представлялось возможным, и со временем Марат отказался от использования лифта. Он брел по темной лестнице, с глухими стонами преодолевая каждую ступеньку. Вот она, 25 квартира… Мучительная пауза – мысли постоянно путались и не давали сосредоточиться. Глухие стуки в дверь отозвались эхом во всем подъезде. Дома у Вити никого не было. «Где эта дура, опять он её что ли выгнал к чертям собачьим…». На шум вышла пожилая соседка, с нездоровой желтизной в лице и с хриплым прокуренным голосом:
- Ты к кому? К Любке что ли?
С первого раза Марат не понял, кто к нему обращается. Через пол минуты диалог всё же состоялся.
- К Любке, говорю, что ли?
- Ага. Она где?
- Гуляет третьи сутки баба! Не знаю, у Лёхи спроси. Вчера участковый приходил, тоже искал её. Нету. И Вити нету, не знаю куда делся.
Марат осыпал Витину соседку проклятиями. Быть может, она бы услышала их, если бы не её слабый слух и не его бессвязна речь. В результате в смрадном воздухе подъезда прозвучало недовольное бубнение, которому никто не придал значения. Марат пошел вниз и, дойдя до выхода из подъезда, обратил внимание на дверь, ведущую в подвал. Она была приоткрыта. А возле двери Марат увидел… старую поношенную кепку, прослужившую своему хозяину не один десяток лет. И хозяином её был Витя. Серые мутные глаза Марата застыли в неподвижности. Он выплюнул давно потухший окурок и осторожно подобрал кепку, пытаясь понять, что она здесь делает и где все-таки может сейчас находиться Витя. Догадок не было. По непонятному мимолетному наитию Марат перешагнул порог и оказался на лестнице, ведущей в подвал. Он никогда здесь не был раньше. Первое, что его удивило, это нетипичный для подвала запах. Здесь не было привычной сырости и затхлости. Вместо этого откуда-то из глубин подвала доносился едва уловимый запах спирта. Как-будто где-то внизу разлили цистерну с этой жидкостью. Несмотря на темный лестничный проход, Марат решил осторожно спуститься вниз – просто посмотреть. Перебирая на ощупь ногами ступени, угадывая расположение каждой следующей, он вспоминал о том, какой Витя был человек. А человеком он был самым что ни на есть простым. Отец двоих детей, он долгое время работал бурильщиком на скважине. Очень добрый муж, мечтавший осуществить мечту своей семьи о загородном доме, он был уверен, что непременно эту мечту осуществит. Он мог выполнять любую работу по хозяйству, был мастером на все руки. Добрый и отзывчивый – таким знали его друзья, соседи, коллеги по работе. Ни разу не поднял руку на свою жену – этим качеством своего друга Марат особенно восхищался. И был в Вите лишь единственный изъян - любил он выпить. Пил крепко и пил… с душой. Меланхоличная душа его всякий раз просила «опрокинуть сто грамм», как он сам любил говорить. Случалось это сначала по советским праздникам, потом по всем российским. Впоследствии вечер за рюмкой водки стал привычным досугом в вечер пятницы и субботы. Ну а после того, как зелёный змий окрутил и жену его, любимый всеми Витя стал беспробудным пьяницей. Которого, конечно же, многие друзья продолжали любить. А иные всё чаще жалели: тихий и спокойный Витя пускал свою жизнь под откос из-за своего пагубного пристрастия, с которым он ничего не мог поделать.
Вокруг было темно, и только боковым зрением Марат разглядел где-то вдалеке подвала едва заметный тусклый-тусклый свет, просачивающийся сквозь какую-то преграду. Он пошел по темному коридору в ту сторону, осторожно ступая и держась одной рукой стены подвала. Продвигаться дальше было всё труднее. Непонятно почему ноги Марата становились ватными, а голову начало кружить так, словно он выпил какого-то пьянящего зелья. В воздухе всё более ощутимым становился запах спирта. Его вкус, странный вкус, не такой, как обычно, чувствовался даже на языке. Короткими шагами, еле стоя на ногах, он увидел еще один лестничный спуск. Едва не споткнувшись о водопроводную трубу, Марат последовал вниз. Желтый свет, который до этого был слабым и тусклым, становился всё ярче. И без того медлительный Марат ощущал, что движения его стали еще в два раза медленнее. Вместе с этим он чувствовал странное волнение и даже желание это место покинуть. Но воля его была чем-то или кем-то порабощена. Что-то влекло его дальше, к тому свету в дверном проёме… Он осмотрелся. Вокруг во мгле стояло множество бутылок, различных банок и склянок. Часть из них покоилось на пыльных гнилых полках, другие - просто валялись на полу. Марат заметил, что в том помещении, где горел тусклый желтый свет, кто-то есть... Возможно, даже несколько человек, подумал он. Предположить, кто именно - он был уже не в состоянии, так как был сильно опьянен. Запах спирта, тем временем, стал всепоглощающим. Казалось спиртом наполнено здесь всё. Он пропитывал стены, предметы вокруг и, казалось, впитывался порами кожи. Нервно сжимая в руках Витину кепку, Марат, наконец, заглянул в комнату… чтобы испытать настоящий ужас. Ужас от той картины, которая предстала его взору. Его сковал паралич и единственное, что он мог делать – продолжать смотреть. Посреди тускло освященной комнаты стоял деревянный четырехугольный стол, за которым сидел Витя. Он сидел неподвижно, опустив глаза и изредка что-то бормоча себе под нос. Перед ним стоял толстый граненый стакан с жидкостью, очень напоминавшей водку, но бывшей гораздо более мутной. Напротив Вити сидела огромная человеческая фигура: невероятно опухшая, раздавшаяся женщина, тело которой раздулось так, словно его накачали какой-то жидкостью. Синие вздутые вены просматривались сквозь бледную кожу. Она была абсолютно голой, нижняя часть её тела при этом скрывалась под столом. Массивная отекшая грудь покоилась на столе. Шея терялась в складках кожи. Лицо же, вместе с очень опухшими глазами, имело выражение издевательской иронии. Застывший в искривленной улыбке рот был неподвижен. Она сидела, изредка склоняя голову в кивке, предлагая налить «еще её родимой».
- Мать...
Марат посмотрел на Витю и заметил, что у того мокрые от слёз глаза. Кивком головы женщина распорядилась, чтобы налили еще:
- Давай, Хмеля!
Следом за этими словами другая непонятная фигура, сидящая от женщины по правую руку, потянулась к большой бутылке. Непонятное сморщенное существо, отекшее, с вздувшейся от водянки кожей, темно-зеленого цвета с огромными волдырями, практически не имело лица. По этой причине на него просто невозможно было смотреть. Весь его вид вызывал отвращение. Периодически зеленое сморщенное существо издавало утробные урчащие звуки. Вокруг, в темных углах комнаты, находились стеклянные бутылки, банки и прочие сосуды, большей частью уже опустошенные. В углу на старом оборванном диване лежал пьяный мужчина, укрытый грязным, поеденным молью пальто. Царящая атмосфера внушала тоску, апатию и лень. Время здесь как-будто остановилось, а всего остального мира для присутствующих просто не существовало. В какой-то момент Марату так и показалось – что прежнего мира не было вовсе, а было вот это вечное застолье. При виде это картины у Марата защемило где-то в груди, и встал комок в горле. Лишь изредка тягостная тишина прерывалась звоном стаканов и бутылок, всхлипыванием Хмели и поочередными тяжелыми вздохами сидящих за столом. Редкие короткие реплики, которыми они обменивались, Марат не мог различить. Создавалось впечталение, что они и не общаются вовсе между собой, а просто бормочут что-то себе под нос. После долгой паузы Марат вновь узнал знакомый голос Вити. В нём звучала свинцовая тяжесть, горечь и тлеющая надежда:
- А что с душой моей, мама?..
«Мама» криво ухмыльнулась, опустив вниз уголки губ, и ответила:
- А выпьем мы, за душу твою. И пить будем за неё, пока до дна её не дойдем… Родной ты нам стал, Витя.
Жирная бледная рука подняла вверх стакан с водкой. Витя, утерев новую слезу на лице, тоже потянулся за стаканом. На столе не было еды, а из посуды были только стаканы и бутылки. Они сидели, подолгу не произнося ни слова. Витя сидел неподвижно, оперев свою голову на ладонь. Время от времени женщина лениво озиралась, бросая взгляд по углам комнаты. И когда в очередной раз взгляд её опухших глаз устремился в сторону дверного проема, обезумевший от страха пьяный Марат испугался и скрылся.
***
На утро Марат проснулся с похмельем, невероятной головной болью и легким провалом в памяти. Увиденное накануне ему представлялось каким-то нереальным сном. Да и рассказывать другим о таких небылицах он то-ли стыдился, то-ли боялся. Но на всякий случай по его просьбе подвал все-таки был осмотрен его приятелем из местного ЖЭУ. Ничего подозрительного он там не обнаружил. Витю так и не видели больше. И только старая Витина кепка напоминала Марату о своем добром товарище.
